[perry-utkonos]

Снился сон про то, что я снова приехала в Петербург, наверное, как турист, с родителями и маминой подругой Ольгой Васильевной.
Мы что-то искали или осматривали на краю города, в каком-то как будто промышленном районе с длинными коричневыми заборами. Был пасмурный день, родители деловито ходили по маленькой площади, что-то высматривая, а мы с тётей Олей стояли в воротах, изредка обмениваясь чуть ехидными комментариями о том, что видели перед собой: о невнятной статуе какого-то человека посреди площади, о внешнем виде домов, стоящих на площади, о серости дня. Меня преследовало ощущение - постоянное в общении с этой женщиной - что идет какая-то игра на доверие: мы говорим то, что приходит нам в головы, чтобы показать, что не относимся друг к другу плохо, что нам даже все равно, что нет никаких особо враждебных отношений между нами (а с чего бы им быть, учитывая разницу в возрасте и во всем остальном, ведь это даже не моя подруга, а мамина), но все, что мы говорим, неосознанно выходит гораздо злее, чем наши обычные мысли. Может быть, мы просто не сходимся характерами?
Родители заканчивают свой осмотр и мы идем к метро, может быть, чтобы поехать куда-нибудь в центр, на Невский. Мы идем по серой улице и выходим на большое свободное пространство, засыпанное снегом, тоже каким-то серым. Впереди и чуть справа стоит большой собор, который я почему-то называю Казанским, хотя это вовсе не тот Казанский собор, коричневый, с колоннадой, с памятниками Кутузову и Барклаю-де-Толли.
Интересно, как во сне меняется и комкается пространство. Я вижу перед собой Питер, знакомый, но совершенно несуразный, с невозможными зданиями в невозможных местах. Ведь он не мог поменяться так быстро, пока меня не было. Этой мой Петербург, но он выглядит так, как будто кто-то собрал стоявшие на своих местах здания, перемешал их, как карты, и поставил на старые места в новых комбинациях этажей и балконов, куполов, колонн, арок, скульптур.
Вот серое снежное пространство перед нами, впереди собор, а за ним - Невский проспект, уже почти можно услышать шум, доносящийся оттуда, но для этого нужно еще пройти вперед. Справа и слева - каналы - почему-то без ограждений, тоже покрытые этим серым снегом - и это еще одна невозможная подробность из сна, ведь вода в каналах находится гораздо ниже, и нельзя рассмотреть ее поверхность с того места, где мы стоим. Но в моем сне земля, покрытая снегом, заканчивается не провалом с каменными стенами, а ледяной коркой, которая прячет от глаз все, что находится внизу. Почему-то я ощущаю, что вода в каналах на самом деле не замерзла, что она течет там, под неизвестно откуда взявшимся льдом.
Что находится за каналом справа, я не различаю - какие-то желтые здания. А вот большой дворец с балконами и колоннами за каналом слева я радостно опознаю как место, в котором как будто провела много времени - это ведь мое общежитие! Я вспоминаю, как пыталась выяснить, можно ли попасть вот на тот балкон с колоннами на недосягаемом (кажется с земли, что он так высоко!) втором этаже из внутренних коридоров общежития, и как будто выясняю, что нельзя, но в следующий момент я уже стою на нем - все эти действия ощущаются почему-то запретными и, соответственно, очень волнующими. Я помню, что чувствую себя одинокой и подавленной отсутствием солнца, но не могу отрицать обаятельность, особенность момента. Открытие нового пути кружит мне голову, ведь в самом по себе стоянии среди желтых колонн над серым каналом нет ничего притягательного.
"Смотрите, это мое общежитие!" - кричу я родителям, они на ходу поднимают головы, и вдруг я отчетливо понимаю, что в Петербурге нет такой площади - возле Невского, между двумя каналов, что Казанский выглядит совершенно по-другому, что я жила в восемнадцатиэтажном доме далеко отсюда, на Васильевском острове, в спальном районе. Я вижу, что здание, которое я приняла за свое общежитие, очень похоже одновременно на Аничков дворец на Фонтанке и на здание Сената и Синода на Английской набережной. Я придумала его сама и населила воспоминаниями не в сегодняшнем сне, а когда-то гораздо раньше - а теперь привела сюда близких людей.
Все заканчивается тут же: я поворачиваю голову и вижу, как мамина подруга Ольга Васильевна подходит к каналу справа, тому, за которым виднеются расплывчатые желтые здания, скользит на снегу и ломает ледяную корку на поверхности. Я не слышу, но представляю, как она падает в холодную воду. Мама стоит слева от меня, она тоже видит падение и несколько секунд молчит, а потом начинает кричать. Я медленно просыпаюсь, безучастно думая о том, какой телефон нужно набрать, чтобы приехали спасатели: кажется, 911 - это не в нашей стране? Тогда, может быть, 112? Как быстро они смогут приехать? Можно ли прожить долго в холодной воде, упав в нее с большой высоты? Почему я утопила мамину подругу? Почему в Петербурге?
Что, в таком случае, хотел сказать автор?

Это Маша начиталась Набокова