Читаю работу Бахтина "Франсуа Рабле и народная культура средневековья и Возрождения", это один из основополагающих трудов по изучению этих эпох и смеховой культуры в литературе вообще, и вот автор пишет:
"Смеха и иронии (как одной из форм редуцированного смеха) в мировой культуре прошлого неизмеримо больше, чем наше ухо способно услышать и уловить. Литература некоторых эпох буквально наводнена различными формами редуцированного смеха, некоторые из них мы уже перестали улавливать. Особенно часто мы утрачиваем ощущение пародийности. Несомненно, что многое в мировой литературе прошлых времен нам предстоит еще прочесть заново, услышать в другом регистре. Но для этого прежде всего необходимо понять особую природу народного смеха прошлых времен – его миросозерцательность, универсализм, амбивалентность, связь с временем и т.п. – то есть все то, что почти полностью утрачено смехом нового времени."Бахтин формально пишет о 16 веке и конкретно о Рабле, но фактически теория карнавального смеха, созданная им, объясняет что-то в литературе самых разных эпох.
Я, конечно, сразу думаю о том, что условно называю "загадкой Ленского".
Ленский загадочен еще и потому, что дети, например, в упор не замечают иронии в его адрес со стороны автора романа, что характерно, если сопоставлять "Онегина" с теорией смеха, которую создал Бахтин.Потому что это образ, который всегда заставляет меня долго и напряженно думать. Авторская ирония в отношении этого персонажа очевидна. Пушкин собирает в этом образе черты всех своих знакомых поэтов-романтиков и самого себя тоже, стихи Ленского - это тексты, составленные из строчек этих самых-поэтов романтиков, и персонаж получается пародией на них. Мозг читателя автоматически говорит: "Ага, смеется - значит, высмеивает. А если высмеивает - значит, отказывается от этой эпохи, издевается над ней". И тут читатель оказывается в тупике, мучительно осознавая, что на Пушкина все это не слишком похоже, потому что он в своей поэзии очень редко на кого-то зол, в эпиграммах, разве что, на самых страшных врагов. А на друзей? А на поэтов-романтиков? На собственную поэтическую юность? Чушь какая-то.
И потом, несмотря на иронию в отношении Ленского и даже его пародийность, когда он погибает на дуэли, фактически рушится комфортный мир Онегина и начинается что-то вроде духовного пробуждения под воздействием чувства вины и т.д. и т.п. Не может Ленский быть только пародией и все - слишком большую роль в сюжете он играет.
Да и вообще, слово "пародия" для Пушкина - принижающее. Когда Татьяна читает книги Онегина в его пустом доме, она видит, как он похож на героев Байрона и решает, что он всего лишь подражатель, "москвич в гарольдовом плаще". "Уж не пародия ли он?" - думает в ужасе Татьяна. "Ужели слово найдено?" - говорит после этого рассказчик, и курсив здесь авторский. И слово - это слово "пародия". Татьяна решает, что очень ошиблась в Онегине, после чего ее жизнь меняется к худшему - она соглашается ехать в Москву на ярмарку невест, выходит замуж за "толстого генерала", блистает на балах в Петербурге и живет в той светской золотой клетке, из которого в первой главе романа пытается убежать Онегин. Все потому, что она заподозрила в нем пустого подражателя и оказалась неправа: Онегин обладает "неподражательной странностью" ума, о чем читателю сообщается еще в конце первой главы романа.
То, в чем Татьяна подозревает Онегина, - это то, в чем читатели романа подозревают Ленского или даже саму Татьяну как пародию на героинь тех романов, которые она читает. Но все эти герои - "неподражательные", пародия, к которой их можно свести - это "неполный, слабый перевод", "с живой картины список бледный".
А вот чисто пародийный и из-за этого пустой персонаж романа - это Ольга: "Любой роман / возьмите, и найдете верно / ее портрет, он очень мил, / я раньше сам его любил, / но надоел он мне базмерно"; "кругла, красна лицом она, / как эта глупая луна / на этом глупом небосклоне", и в других знаменитых описаниях есть указание на типические черты Ольги и слова с отрицательной коннотацией. Но это все так, к слову.
Вопрос, который возникает в результате всех этих размышлений - это вопрос о том, может ли авторский смех над персонажем быть не принижающим. Может ли этот смех быть средством анализа того, что автор пережил? Может ли герой, которого описывают иронично, быть глубоко симпатичным автору, важным, правильным и т.д.?
По Бахтину - может! Более того, Бахтин пишет в своей книге, что в таком подходе к построению персонажа - вместо серьезного пафоса или обнажающей сатиры - больше жизни. Если автор может посмеяться над тем, что ему нравится, то это показатель того, что автор проводит рефлексию, что он пишет на сломе каких-то эпох в своей жизни или в истории, в истории литературы. Это все очень подходит "Евгению Онегину", потому что этот текст написан, когда в русской литературе заканчивается эпоха романтизма, умирают от естественных причин или в результате казни, уезжают в Сибирь вместе со своими женами, отказываются от романтического миросозерцания (тут сам Пушкин) поэты-романтики, и все это требует анализа, и этот анализ Пушкин проводит посредством художественного текста, с помощью миросозерцательного, амбивалентного, универсального, связанного со временем смеха, который описал Бахтин в своей книжке.